Iris-sensei & Mila-chan
Пять шагов от влюбленности, до обожания, напрямик к любви.
Название: Пять шагов любви
Автор: Frau Lutik Fuchs
Фэндом: Final Fantasy VII: Dirge of Cerberus
Персонажи: Винсент Валентайн/Лукреция Крессент
Жанр: романс, ангст
Шаг первый - Смелость, которую дает любовь
Унылая реальность, темная, серая, или же лабораторно-приторно-белая, от которой устаешь в считанные минуты. Зато сны всегда были красочными, позволяли отвлекаться от серых переходов между отдельными комнатами и белых стен лабораторных помещений. Винсент видел простые сны, без лишних фантазий. Он видел зачастую то, о чем думал в течение дня, реже – то, что хотел увидеть, и все-таки…
-Винсент, - из дверей выходит слегка бледная от усталости Лукреция, держа под мышкой увесистую папку, напичканную документами, по большей части цифры-цифры-цифры… «Как она так живет? В цифрах…» Она кивает Турку, словно благодаря его за то, что он, согласно приказу, дежурил у двери – глупости какие, зачем кивать, но кивает с улыбкой, и это приятно.
Винсент скользит ладонью по выключателю, и свет за его спиной гаснет. А госпожа Крессент уже успела скрыться за поворотом коридора, и потому он быстрым шагом спешит за своей целью. А какое иначе определение можно ей давать? Объект охраны, объект надзора, цель… Лукреция ей имя, а потому быстрым шагом спешит Винсент за своей Лукрецией.
И быстро нагоняет, ведь она внезапно остановилась. Доктор Крессент прислонилась к стене спиной, стоит на одной ноге, вторую, босую, слегка приподняв над полом – красный туфель у нее в руке. Потрясающий взгляд, способный, казалось бы, даже воздух проанализировать, устремлен на этот туфель, у которого безвольно разболтался каблук. В неярком свете все равно заметно, как на лбу собираются морщинки, потом доктор принимает решение и…
- Подождите, - Валентайн сам не знает, откуда столько смелости и наглости может взяться у такого, как он.
Ножка замирает в паре сантиметров от пола.
- Здесь грязно, не стоит. – Винсент говорит, всегда смотря куда угодно, только не ей в лицо, сейчас взгляд парня приковала изящная ступня, и от этого еще более странно. – Я могу помочь.
- Безнадежно, - Лукреция качает головой, - каблук сломался. Будь прокляты эти неровные полы!
- По-другому, госпожа Крессент, - Турк подходит к ней. Слегка помедлив, все же решительно приобнимает за талию одной рукой, а другой подхватывает ее под сгиб колен – его цель легкая, как будто и не весит ничего. – Извините. Куда?
Странно, но никаких возражений не сыплется на его голову, никаких «Поставьте меня обратно, Валентайн», только тонкая рука обвивает шею.
- Ко мне, мне надо переобуться.
Осторожно, как хрустальную, бережно несет Винсент доктора Крессент к ней в комнату. Его поставили надсмотрщиком у красавицы и чудовища. Его поставили охранником для хрустальной статуи и ржавого механизма. Приятней думать только о статуе. Она – его цель. Цель охраны. Лукреция Крессент. Когда он так несет ее, она – цель его существования…
… и неизменный предмет его красочных снов. Винсент всегда считал, что именно эмоции красят его сны и всю жизнь. Просыпаясь, вспоминая легкие прикосновения руки к своей шее, он встречал новое утро. Пора на службу.
Шаг второй - Уверенность, которую даешь мне тыВинсент последний раз провел мягкой тканью по стволу пистолета, оглядел работу и удовлетворенно вздохнул. Приводить в порядок оружие ему всегда доставляло некоторое удовольствие. Хотя сам процесс мог быть довольно нудным, но турк ведь сражался за результат – а результат оправдывал все ожидания: пушка становилась как новенькая. Он повертел ее в руках, удостоверяясь в последний раз, что работа доведена до конца. Мягкий голос почти над ухом заставил молодого Валентайна вздрогнуть.
- Добрый вечер, - доктор Крессент слегка склонилась над своим охранником, улыбаясь.
- Добрый, - руки сами положили пистолет на колени, а взгляд, скользнув по милому лицу, ушел куда-то в сторону.
- Вечер пятницы у всех начинается рано… я подумала, что смогу застать Вас до того, как появится сменщик.
Лукреция опустилась на софу рядом с Винсентом, близко, воздух заблагоухал ее нежной туалетной водой.
- Приводите в порядок? – она указала на пистолет на коленях у турка.
Кивок в ответ – немногословности молодого человека можно было позавидовать. На несколько минут воцарилось молчание. Винсент снова взял в руки кусочек ткани и начал мерно полировать уже и так блестящий ствол. Движения отнюдь не были нервными, он двигал рукой гладко и спокойно, но эта женщина рядом все равно волей-неволей заставляла его сердце стучать быстрей. И запах трепетного жасмина, струящийся от волос…
- Долго ли Вы так полируете? А то я смотрю, он у вас уже сияет… - на губах доктора Крессент играла ухмылка, не злая, забавляющаяся. Встретив эту ухмылку, Винсент даже не отвел взгляд, но оружие отложил.
- Задумался.
- Видимо, о чем-то крайне важном и серьезном…
«Наверное, да»
- Винсент, скажите, какой это калибр?
Турк с удивлением поглядел на девушку.
- Семь и семь миллиметров. Семь, шестьдесят пять, если быть точным. Это ведь короткоствольное оружие. А, простите… - внезапно слова сами собой посыпались, а он даже не заметил, к чему это он про короткостволку?
- М-м, - доктор Крессент потянула ладошку к пистолету, - Вы позволите?
Он бы позволил ей все, что угодно, наверное. Но давать в руки оружие? Той, что является объектом охраны? Это как дать ребенку коробку спичек и бутыль с керосином. Здравый смысл у Винсента преобладал, ребенку он бы такое в руки никогда не вручил, следовательно…
- Прошу меня простить, но, боюсь, что нет. – рука сомкнулась на пистолете. – С моей стороны это было бы крайне неразумно.
Она и сама это прекрасно поняла.
- Правда, извините…
В своих извинениях, которые едва ли он должен был приносить, Винсент выглядел просто очаровательно. Лукреция уже давно отметила, что первой частью тела, выдающей смущение турка, являются его уши – они первыми начинали краснеть, от верхних кончиков и вниз-вниз, а потом уже всего Винсента заливала краска. Что, впрочем, происходило не слишком часто, обычно дело ограничивалось ушами. Турки должны быть невозмутимыми.
- Когда-то давно, - Лукреция откинулась на спинку дивана, не обращая внимания на извинения парня, тем самым очень сильно облегчая ему жизнь, - я училась стрелять. Была в тире, ходила туда каждую неделю. Но недолго…зато есть, что вспомнить.
Когда разговор поворачивается в сторону темы, которую человек хорошо знает, цепи, сковывающие прежде, обычно спадают, так и сейчас…
- Вы стреляли из винтовки? – Винсент сел в полоборота, чтобы удобнее вести беседу.
- Да, кажется. Из чего-то довольно длинного. Не из пистолета точно.
- Обычно используют винтовки. С ними не очень трудно управляться. Здесь же, - он показал пистолет, - требуется большая… сосредоточенность что ли.
- И то верно, меньшие вещи всегда требуют от нас более сильной концентрации. Даже в моей сфере, - она устало развела руками, словно показывая, что тут уж ничего не поделаешь.
- Но тем не менее, эта вещица – одна из лучших в рядах короткоствольных орудий. По дальности и мощности ему мало равных, разве что… что я делаю… извините, Вам это мало интересно.
Теплоту ладони, которая легла ему на плечо, можно было ощутить через пиджак и рубашку.
- Не беспокойтесь об этом, если бы мне стало неинтересно, я бы Вас вежливо остановила. Честно. А что насчет точности выстрела?
Словно груз с души спал, наступила какая-то легкость, едва ли не невесомость, перемешанная с ощущением свободы. Обернувшись и встретив взглядом ласковый взгляд Лукреции, Винсент даже позволил себе легкую улыбку, одну из таких, которых уже давно за ним не замечалось.
- А точность, хотя и зависит от многих причин и да, у этой модели точность высокая, но в первую очередь – она в руках того, кто оружие держит.
Точность выстрела в руках стрелка, и каким же тогда чертовски хорошим стрелком выступает на этом поле боя доктор Лукреция Крессент! Ее взгляд вонзается прямо в грудь, пронзает плоть и впивается острым шипом в сердце… остается там. Не вытащить, эту пулю не извлечешь. Так и погибай, турк Винсент Валентайн.
- Ну, тогда, я спокойна, - она рассмеялась и снова откинулась на спинку. – Расскажите еще что-нибудь – Вы так увлекательно говорите. Все лучше, чем вечные расчеты.
«Видимо даже она может устать от жизни среди цифр и формул»
Но разговору не суждено было длиться долго. Только Винсент уверенно перешел к рассказу о разнообразных видах огнестрельного оружия, как явился лаборант и потребовал доктора обратно. Будьте прокляты лаборанты во веки веков! Впрочем, ему уже было пора, он и так изрядно задержался. Смена была на месте. Все спокойно и тихо.
Ему показалось, или вернувшись в квартирку, он принес с собой аромат жасмина?
Шаг третий - Идеалы, которые мы создаемДержа в руке искрящийся от пузырьков шампанского бокал, мисс Крессент легко огибает всех присутствующих, протискиваясь сквозь эту пёструю толпу к одиноко стоящему в углу зала турку.
- С праздником, Винсент! – её улыбка, искренняя и нежная, не вяжется со всем пышным торжеством. Она как будто существует в другом измерении.
- С праздником, доктор, - Винсент приподнимает бокал и отпивает шампанское. Он не особо его любит, но так уж принято, что это новогодний напиток и вроде как его следует пить на такого рода мероприятиях. К слову, до Нового Года два дня, а ощущения праздника никакого…
- Нехорошо как-то, что Вы тут совсем один, - девушка становится рядом, прислоняясь к прохладной стене. – Подумала я, и вот я здесь.
Поворачивая голову, она встречается взглядом с карими глазами молодого турка, мгновенно краснеет, но не отводит взгляд.
- Я привык.
- Серьезно? А выглядите покинутым…
В некотором роде так и есть. Ему здесь делать нечего, напарник и сменщик его именно что покинул, оставив на растерзание этим непонятным людям, среди которых следить надо только за мисс Крессент. Пить можно, но мало, хотя и не сказать, что ему сильно хочется. Хуже всего не то, что он покинут, а то, что он здесь совсем чужой.
- Извините.
- Глупости! – Лукреция ставит пустой бокал на поднос подошедшего официанта и берет взамен полный шипящего зелья. Еще один такой же суёт Валентайну младшему в руку. – Берите и идём.
- У тебя на лице написано, Валентайн, что ты по уши втюрился. – Его напарник ставит на стол две рюмки и разливает что-то резко, но приятно пахнущее. – Давай-давай, кто она?
Винсент ни за что в жизни не посмеет кому-то признаться, кто же такая эта «она».
- Ни в кого я не «втюрился», с чего ты взял?! – от возмущения и смущения уши турка покрывает пунцовая краска.
- И какая она?
Как всегда, никаких манер, никакого понятия о личных вещах…
- Ну же, давай-давай, колись! Не называй, просто расскажи! Сколько тебя уговаривать?!
Впрочем, может, его и не надо сильно уговаривать… резкий и крепкий напиток говорит, что можно слегка и рассказать.
- Она…
Она очень красивая. Это Винсент отметил еще в первые дни знакомства. С какой-то радостью он шёл на смену – ну и пусть там гадская и неприятная лаборатория, пусть там снуёт туда-сюда этот похожий на червяка Ходжо, зато там есть местный «цветок» - доктор Лукреция Крессент, которым бы он любовался и любовался.
Когда она ведет его за руку куда-то по длинным коридорам вверх и вверх, он, в тайне даже от своего собственного осознания, любуется тем, как лежат её волосы, как она прикрывает глаза, вздыхая, силясь вспомнить какой путь избрать, чтобы выйти туда, куда она хочет. Возможно, она, скорее, не красива, а притягательна. Наверное, именно поэтому Винсент так легко «притянулся» за руку и пошёл вслед за ней в темноту помещений.
- Ясный пень, красива – ты хоть еще зелёный совсем, но вкус у тебя есть. И, как мне кажется, отменный. Давай что-нибудь поинтересней!
- Ну… - Винсент не знает, с какой стороны подойти к описанию всех достоинств и мелких недостатков этой женщины, которые делают ее такой милой в глазах влюбленного.
- Она – интересный человек, всегда разная…
Всегда может придумать что-то новое и интересное – именно поэтому они в итоге сворачивают в комнату и закрывают дверь.
- Здесь где-то должен быть свет… - доктор шарит по стене рукой, но не может найти выключатель. – Ладно, чёрт с ним!
Не выпуская из цепких тонких пальцев руки турка она устремляется в полную темноту комнаты и, пропуская того вперед, слегка подталкивает. Винсент падает на мягкий диван.
- Где мы?
Рядом усаживается Лукреция. От неё веет теплом и приятным парфюмом. Где-то далеко-далеко слышится музыка – они порядочно удалились от главного праздника.
- Вы не поверите, Винсент!
- М?
- Вообще-то, это помещение, для отдыха. В последнее время им пользуюсь только я. Всё же такие работящие – ни присядут.
- Вы тоже ведь очень много работаете.
- … и безумно амбициозная.
- Я просто не столь фанатична, чтобы тратить всё свободное время без остатка на науку. Тем более что любой ученый прекрасно знает, что организму, какой бы он ни был выносливый и сильный, отдых просто необходим. А впрочем, давайте не о работе…
Она протягивает руку с бокалом. Звон. В относительной тишине слышно, как пузырьки бьются о стенки бокала, а еще… такой ли это уж приятный звук?... как доктор Крессент пьет. Сам он пытается пить, как можно тише.
- Вы любите праздники? – Лукреция откидывается на спинку дивана.
- Когда так много людей, не очень. А Вы?
- М-м-м, не знаю… в принципе, я ничего не имею против общества. Можно сказать даже, что я люблю внимание.
Несколько минут в тишине, слушая далекий гул голосов.
- Винсент.
- Да?
- Почему согласились пойти за мной?
- Сюда?
- Именно.
- Я… не знаю. – Он допивает своё шампанское одним глотком и пристраивает бокал на полу, подальше от ног. Где в этой комнате столик или какая-либо еще подходящая поверхность, он не знает.
- А я думаю, знаете, Винсент…
Она подвинулась или это взбудораженное воображение дурачит его чувства?
- Но я честно…
- Тссс… - тонкий палец у его губ заставляет умолкнуть.
- Больше всего, наверное, мне нравится её решительность…
- Знаете. Вы знали сразу, что так Вам будет и приятней и уютней, поэтому не отказались за мной пойти. И… если честно, мне тоже так приятней и уютней. Вы уютный, Винсент. С Вами [хорошо…
Среди стука сердца, заглушавшего все мысли, он сумел отыскать только одну:
- Спасибо.
- У Вас осталось шампанское?
- Нет, боюсь, что нет…
- Давайте сюда бокал.
Она налила немного напитка из своего и передала его турку.
- С наступающим, Винсент. Пусть этот год принесет Вам счастье.
- С наступающим, доктор Крессент.
- Лукреция. Можно Лукреция.
- Лукреция… - словно пробуя на вкус удивительно мелодичное звучание этого имени.
Когда он пил это сладкое шампанское, щеки молодого Валентайна коснулись нежные губы самой красивой, притягательной, интересной, амбициозной и решительной девушки на свете. По его мнению, конечно. Но каким сладким был тот поцелуй, пусть даже в щёку.
- Заладил – решительная-решительная… ты лучше скажи, грудь у нее какая?
Винсент только отмахнулся. Зачем кому-то знать, что и размер груди у неё он считал самым идеальным.
Шаг четвертый - Утешение, которое я нахожу в тебеВремя неумолимо бежало вперед. Быстрым шагом бежали вперед секунды, часы мерно оттикивали минуты, счет уже пошел на полные часы, а доктор Крессент все не открывала глаза. Винсент в очередной раз проверил пульс – слабый, но прощупывается. Грудь тихо приподнималась и опускалась, дыхание женщины едва ли можно было услышать даже в этой маленькой комнате, в комнате ее личного телохранителя.
И он знал, что сделал большую глупость тем самым, что отнес ее сюда, что предоставил заботы о бедной женщине самому себе. Возможно, такая глупость может оказаться одной из последних в его жизни, но что-то сковало движения, не позволило, подняв ее, обессиленную, сраженную ударом боли, отнести к мяснику Ходжо. Несмотря ни на какие доводы рассудка.
А впрочем, ведь молодой Валентайн знал, что все обойдется, этому просто надо время. Дать время изможденному телу, и вот она снова придет в себя. Даже слабо улыбнется, как всегда это делала. Хотя тут трудно говорить о «всегда» такие приступы у нее недавно…
Она жаловалась на плохое самочувствие с самого утра, поэтому и отправилась сейчас отдыхать, но кто знал, что Лукреция даже до личных покоев не дойдет. Вскрикнув, доктор Крессент осела на пол. Молоть что-то вроде «Доктор Крессент, с Вами все в порядке?» было уже попросту бессмысленно – конечно, с ней не все в порядке! Он осторожно обнял ее за плечи, присев рядом; Лукреция дышала прерывисто, тяжело, словно боролась за каждый глоток ценного воздуха.
- Лекарство? – Винсент теперь был просто специалистом по медикаментам, готовым помочь в экстренных ситуациях.
Но женщина не отвечала, она как будто и не слышала его. Губы, судорожно приоткрываясь, шептали:
- Нет, нет… я не хочу. Не надо… так не должно быть… сын мой…
Турк прикрыл глаза. Это было невыносимо – любое сердце дрогнет, а если сердце небезразлично… Ладони крепче, но все так же бережно, сжимали плечи.
Она рассказывала о своих видениях. О сыне-тиране, о страшных разрушениях, которые он принесет… и каждый раз искренне сокрушалась о том, что мир вообще познал такую сущность, как Дженова. Раньше в ее глазах загорался странный огонь – доктор Крессент с маниакальным упоением отмечала, что этот эксперимент так или иначе продвинет «нас» вперед. Только Винсент так и не мог понять, каким образом надругательство над собственным телом и над своим ребенком может продвинуть науку… или общество… что там она имела в виду. А теперь такая мысль ее более не радовала – этот эксперимент, поняла она, погрузит мир в пучину хаоса… но ничего, она воспитает сына, она не позволит этому случиться. И не только она одна в это верила.
- Так не будет, - Валентайн попробовал перебить несуразный лепет. – Вы этого не допустите.
Молчание. Всхлип… и все тот же шепот, только теперь стихающий.
- Держите меня… пожалуйста, - ее последние слова, перед тем, как Винсент подхватил тело, лишившееся сознания, на руки.
Потом он помнил только странное решение отнести ее к себе, ни к кому другому – только к себе. Этого нельзя было делать! Ее надо было хотя бы отнести к ней в комнату, но что-то его дернуло.
Доктор лежала почти неподвижно, привлекая взгляд телохранителя к своей едва вздымающейся груди. Винсент ждал. И от ожидания становилось все мучительней и мучительней. Глаза скользили по телу, очерчивая мягкие контуры, но совсем не с мыслями об обладании этим телом. За несколько месяцев ее живот заметно увеличился в размерах. Сейчас ее тонкая рука покоилась прямо посередине, как будто успокаивая и защищая ребенка… он сам ее так положил.
Кем она стала? Чудовищем? Или теперь эта женщина превратится в ангела для своего сына, чтобы не позволить всему случиться?
- Все будет хорошо, - Винсент сказал это то ли себе, то ли убедил в этом бессознательную женщину. – Все будет хорошо.
Лукреция слабо застонала и пошевелилась, заставив Винсента подскочить к ней ближе.
- Доктор Крессент, как Вы? – он помог ей приподняться и сесть.
Глаза ее не выражали ровным счетом ничего, но губы сложились в нежную улыбку.
- Мне лучше.
От сердца отлегло. Ей лучше. Турк сам не смог сдержать улыбку и волнение.
- Я видела сон.
Теперь и в минуты отдыха… Винсент мрачно вздохнул. Неужели эта гадость не оставит ее в покое?!
- Нет-нет, именно сон, - прервала его грустные размышления дама. – Хороший сон. Светлый. Мне сказали, что все будет хорошо…
- Кто?
- Глупо, наверное, но Вы, Винсент. – Она поправила волосы и одернула халат. – Дайте Вашу руку.
Турк помедлил, не совсем осознавая ситуацию.
- Смелее, дайте, - Лукреция взяла ладонь молодого человека и приложила к своему животу, скрытому под легкой тканью рубашки. – Может, Вы почувствуете…
И он чувствовал. Тепло, легкие движения, так странно, необычно, но не неприятно, как он мог бы подумать, как будто это тепло радовалось прикосновению его ладони.
Когда она ушла, что-то как будто осталось… то ощущение на руке. Чувство любви матери и ребенка, их глубокой и нежной связи. И отчего-то это вызывало у турка легкую боль в сердце, а может даже, скупую мужскую слезу – все еще будет хорошо, но вот только «хорошо» было настолько относительным понятием…
Шаг пятый - Конец влюбленности - начало любвиСколько раз я слышал от доктора Ходжо что-то вроде «Вас это не касается, молодой человек», когда задавал по первому времени глуповатые вопросы на темы, которые вот уж действительно меня не касались. Но теперь так странно… странно думать, что это меня не касается. Хотя, если раскинуть мозгами, так оно и есть.
Теперь.
Все, что касается Лукреции Крессент – это дело только ее одной.
Теперь…
Возможно, еще дело доктора Ходжо, но и тоже в меньшей степени, и, все же, в большей, нежели моё.
Это ни в коем случае не обидно, это правильно, так и должно быть. Но в глубине души больно. Боль ширится с каждым разом, что я вижу ее. Я словно утопаю в омуте, и мне больно не за себя.
Я ведь знаю, почему она пошла за Ходжо и не могу ее за это винить. Хотя порой я не вижу логики в поступках… вероятно, переоценивая сам себя, думаю, что мог, мог бы что-нибудь придумать, я мог бы снять этот груз с ее хрупких плеч. Бремя потери дорогого человека, груз вины за его смерть, который до сих пор тяготел над ее сознанием, мешал счастью. Просто все случилось слишком поспешно, видимо, так было предрешено. Кто-то захотел, чтобы я зашел в тот злосчастный день к ней в комнату, а доктора Крессент там не оказалось. Кто-то очень сильно пожелал, чтобы я увидел эти файлы, увидел досье на моего отца, понял, что они сотрудничали, и некто Гримуар Валентайн погиб в этом сотрудничестве. А еще кто-то позаботился о том, чтобы Лукреция зашла как раз в тот момент, когда я там был, и узнала, что я все видел, что я все знаю…
Каждый раз, думая о таком злосчастном стечении обстоятельств, хочу взять в руки свою пушку... навести ее, скажем, на Ходжо. Неужели я думаю, что виной тому он? Нет-нет, вовсе не так. Просто, с тех самых пор, как он подал идею этого ужасного эксперимента, он стал мне неприятней обычного. А может дело в его глумливых взглядах, которые он так часто бросает на охрану – на меня? Он-то точно знал… и был очень рад, просто по-детски рад, когда доктор Крессент стала ЕГО супругой. Ничьей другой. Пожалуй, будь доктор Крессент даже некрасива, Ходжо радовал бы сам факт – у него есть женщина, у кого-то ее нет, и этот кто-то - я. Глупо как.
А кто знает, может и он виной?
В любом случае, эта его идея с клетками Дженовы. Вживить их своей супруге, женщине, которую ты любишь, вживить их ребенку, своему собственному сыну? О чем нужно думать, каких наград желать, о каком признании может идти речь, чтобы пойти на такой шаг?!
А ее мне не понять.
Просто все случилось слишком рано. Прежде, чем доктор Крессент смогла бы мне довериться. И в этом ошибка. Ничья глупая ошибка.
Хотя, кажется, понимаю – она убежала от боли, все еще не питая ко мне доверия. И к боли вернулась, но ведь не ведая, что все обернется именно так.
Следовать теперь за ней стало моей основной задачей – боль приходит внезапно и сражает доктора Крессент наповал. За этим нужен я: помочь ей опуститься на пол, не упасть, или отнести ее к себе в комнату, дать обезболивающее, помочь, просто помочь, в меру моих сил. За этим и нужен охранник-турк, телохранитель Винсент Валентайн, сын Гримуара Валентайна, что когда-то погиб при работе с Лукрецией Крессент.
Клетки Дженовы, чужеродный генетический материал, ее тело восприняло неохотно. А страшные видения о сыне-тиране усугубляют душевные муки.
Но мы все так же далеки, и если я могу вколоть ей обезболивающее и позволить забыть о боли физической, то утешить по этой причине не в силах, сколько бы я ни старался.
Мне кажется, в день, когда она окончательно приняла решение так тесно сотрудничать с Ходжо и вовсе стать отныне его, она намеренно закрыла душу. Повесила замок. Стала другой. Ненастоящей. И все старания напрасны – ее уже не вернешь. Эта Лукреция стала сильной, как бы ее ни ослабил эксперимент. А та нежная Лукреция просто бы не выдержала.
Я не опустил руки. Я не оставил попытки. Я буду бороться изо всех сил.
По крайней мере, я хотя бы просто ей помогу, и даже этого будет достаточно.
Название: Пять шагов любви
Автор: Frau Lutik Fuchs
Фэндом: Final Fantasy VII: Dirge of Cerberus
Персонажи: Винсент Валентайн/Лукреция Крессент
Жанр: романс, ангст
Шаг первый - Смелость, которую дает любовь
Унылая реальность, темная, серая, или же лабораторно-приторно-белая, от которой устаешь в считанные минуты. Зато сны всегда были красочными, позволяли отвлекаться от серых переходов между отдельными комнатами и белых стен лабораторных помещений. Винсент видел простые сны, без лишних фантазий. Он видел зачастую то, о чем думал в течение дня, реже – то, что хотел увидеть, и все-таки…
-Винсент, - из дверей выходит слегка бледная от усталости Лукреция, держа под мышкой увесистую папку, напичканную документами, по большей части цифры-цифры-цифры… «Как она так живет? В цифрах…» Она кивает Турку, словно благодаря его за то, что он, согласно приказу, дежурил у двери – глупости какие, зачем кивать, но кивает с улыбкой, и это приятно.
Винсент скользит ладонью по выключателю, и свет за его спиной гаснет. А госпожа Крессент уже успела скрыться за поворотом коридора, и потому он быстрым шагом спешит за своей целью. А какое иначе определение можно ей давать? Объект охраны, объект надзора, цель… Лукреция ей имя, а потому быстрым шагом спешит Винсент за своей Лукрецией.
И быстро нагоняет, ведь она внезапно остановилась. Доктор Крессент прислонилась к стене спиной, стоит на одной ноге, вторую, босую, слегка приподняв над полом – красный туфель у нее в руке. Потрясающий взгляд, способный, казалось бы, даже воздух проанализировать, устремлен на этот туфель, у которого безвольно разболтался каблук. В неярком свете все равно заметно, как на лбу собираются морщинки, потом доктор принимает решение и…
- Подождите, - Валентайн сам не знает, откуда столько смелости и наглости может взяться у такого, как он.
Ножка замирает в паре сантиметров от пола.
- Здесь грязно, не стоит. – Винсент говорит, всегда смотря куда угодно, только не ей в лицо, сейчас взгляд парня приковала изящная ступня, и от этого еще более странно. – Я могу помочь.
- Безнадежно, - Лукреция качает головой, - каблук сломался. Будь прокляты эти неровные полы!
- По-другому, госпожа Крессент, - Турк подходит к ней. Слегка помедлив, все же решительно приобнимает за талию одной рукой, а другой подхватывает ее под сгиб колен – его цель легкая, как будто и не весит ничего. – Извините. Куда?
Странно, но никаких возражений не сыплется на его голову, никаких «Поставьте меня обратно, Валентайн», только тонкая рука обвивает шею.
- Ко мне, мне надо переобуться.
Осторожно, как хрустальную, бережно несет Винсент доктора Крессент к ней в комнату. Его поставили надсмотрщиком у красавицы и чудовища. Его поставили охранником для хрустальной статуи и ржавого механизма. Приятней думать только о статуе. Она – его цель. Цель охраны. Лукреция Крессент. Когда он так несет ее, она – цель его существования…
… и неизменный предмет его красочных снов. Винсент всегда считал, что именно эмоции красят его сны и всю жизнь. Просыпаясь, вспоминая легкие прикосновения руки к своей шее, он встречал новое утро. Пора на службу.
Шаг второй - Уверенность, которую даешь мне тыВинсент последний раз провел мягкой тканью по стволу пистолета, оглядел работу и удовлетворенно вздохнул. Приводить в порядок оружие ему всегда доставляло некоторое удовольствие. Хотя сам процесс мог быть довольно нудным, но турк ведь сражался за результат – а результат оправдывал все ожидания: пушка становилась как новенькая. Он повертел ее в руках, удостоверяясь в последний раз, что работа доведена до конца. Мягкий голос почти над ухом заставил молодого Валентайна вздрогнуть.
- Добрый вечер, - доктор Крессент слегка склонилась над своим охранником, улыбаясь.
- Добрый, - руки сами положили пистолет на колени, а взгляд, скользнув по милому лицу, ушел куда-то в сторону.
- Вечер пятницы у всех начинается рано… я подумала, что смогу застать Вас до того, как появится сменщик.
Лукреция опустилась на софу рядом с Винсентом, близко, воздух заблагоухал ее нежной туалетной водой.
- Приводите в порядок? – она указала на пистолет на коленях у турка.
Кивок в ответ – немногословности молодого человека можно было позавидовать. На несколько минут воцарилось молчание. Винсент снова взял в руки кусочек ткани и начал мерно полировать уже и так блестящий ствол. Движения отнюдь не были нервными, он двигал рукой гладко и спокойно, но эта женщина рядом все равно волей-неволей заставляла его сердце стучать быстрей. И запах трепетного жасмина, струящийся от волос…
- Долго ли Вы так полируете? А то я смотрю, он у вас уже сияет… - на губах доктора Крессент играла ухмылка, не злая, забавляющаяся. Встретив эту ухмылку, Винсент даже не отвел взгляд, но оружие отложил.
- Задумался.
- Видимо, о чем-то крайне важном и серьезном…
«Наверное, да»
- Винсент, скажите, какой это калибр?
Турк с удивлением поглядел на девушку.
- Семь и семь миллиметров. Семь, шестьдесят пять, если быть точным. Это ведь короткоствольное оружие. А, простите… - внезапно слова сами собой посыпались, а он даже не заметил, к чему это он про короткостволку?
- М-м, - доктор Крессент потянула ладошку к пистолету, - Вы позволите?
Он бы позволил ей все, что угодно, наверное. Но давать в руки оружие? Той, что является объектом охраны? Это как дать ребенку коробку спичек и бутыль с керосином. Здравый смысл у Винсента преобладал, ребенку он бы такое в руки никогда не вручил, следовательно…
- Прошу меня простить, но, боюсь, что нет. – рука сомкнулась на пистолете. – С моей стороны это было бы крайне неразумно.
Она и сама это прекрасно поняла.
- Правда, извините…
В своих извинениях, которые едва ли он должен был приносить, Винсент выглядел просто очаровательно. Лукреция уже давно отметила, что первой частью тела, выдающей смущение турка, являются его уши – они первыми начинали краснеть, от верхних кончиков и вниз-вниз, а потом уже всего Винсента заливала краска. Что, впрочем, происходило не слишком часто, обычно дело ограничивалось ушами. Турки должны быть невозмутимыми.
- Когда-то давно, - Лукреция откинулась на спинку дивана, не обращая внимания на извинения парня, тем самым очень сильно облегчая ему жизнь, - я училась стрелять. Была в тире, ходила туда каждую неделю. Но недолго…зато есть, что вспомнить.
Когда разговор поворачивается в сторону темы, которую человек хорошо знает, цепи, сковывающие прежде, обычно спадают, так и сейчас…
- Вы стреляли из винтовки? – Винсент сел в полоборота, чтобы удобнее вести беседу.
- Да, кажется. Из чего-то довольно длинного. Не из пистолета точно.
- Обычно используют винтовки. С ними не очень трудно управляться. Здесь же, - он показал пистолет, - требуется большая… сосредоточенность что ли.
- И то верно, меньшие вещи всегда требуют от нас более сильной концентрации. Даже в моей сфере, - она устало развела руками, словно показывая, что тут уж ничего не поделаешь.
- Но тем не менее, эта вещица – одна из лучших в рядах короткоствольных орудий. По дальности и мощности ему мало равных, разве что… что я делаю… извините, Вам это мало интересно.
Теплоту ладони, которая легла ему на плечо, можно было ощутить через пиджак и рубашку.
- Не беспокойтесь об этом, если бы мне стало неинтересно, я бы Вас вежливо остановила. Честно. А что насчет точности выстрела?
Словно груз с души спал, наступила какая-то легкость, едва ли не невесомость, перемешанная с ощущением свободы. Обернувшись и встретив взглядом ласковый взгляд Лукреции, Винсент даже позволил себе легкую улыбку, одну из таких, которых уже давно за ним не замечалось.
- А точность, хотя и зависит от многих причин и да, у этой модели точность высокая, но в первую очередь – она в руках того, кто оружие держит.
Точность выстрела в руках стрелка, и каким же тогда чертовски хорошим стрелком выступает на этом поле боя доктор Лукреция Крессент! Ее взгляд вонзается прямо в грудь, пронзает плоть и впивается острым шипом в сердце… остается там. Не вытащить, эту пулю не извлечешь. Так и погибай, турк Винсент Валентайн.
- Ну, тогда, я спокойна, - она рассмеялась и снова откинулась на спинку. – Расскажите еще что-нибудь – Вы так увлекательно говорите. Все лучше, чем вечные расчеты.
«Видимо даже она может устать от жизни среди цифр и формул»
Но разговору не суждено было длиться долго. Только Винсент уверенно перешел к рассказу о разнообразных видах огнестрельного оружия, как явился лаборант и потребовал доктора обратно. Будьте прокляты лаборанты во веки веков! Впрочем, ему уже было пора, он и так изрядно задержался. Смена была на месте. Все спокойно и тихо.
Ему показалось, или вернувшись в квартирку, он принес с собой аромат жасмина?
Шаг третий - Идеалы, которые мы создаемДержа в руке искрящийся от пузырьков шампанского бокал, мисс Крессент легко огибает всех присутствующих, протискиваясь сквозь эту пёструю толпу к одиноко стоящему в углу зала турку.
- С праздником, Винсент! – её улыбка, искренняя и нежная, не вяжется со всем пышным торжеством. Она как будто существует в другом измерении.
- С праздником, доктор, - Винсент приподнимает бокал и отпивает шампанское. Он не особо его любит, но так уж принято, что это новогодний напиток и вроде как его следует пить на такого рода мероприятиях. К слову, до Нового Года два дня, а ощущения праздника никакого…
- Нехорошо как-то, что Вы тут совсем один, - девушка становится рядом, прислоняясь к прохладной стене. – Подумала я, и вот я здесь.
Поворачивая голову, она встречается взглядом с карими глазами молодого турка, мгновенно краснеет, но не отводит взгляд.
- Я привык.
- Серьезно? А выглядите покинутым…
В некотором роде так и есть. Ему здесь делать нечего, напарник и сменщик его именно что покинул, оставив на растерзание этим непонятным людям, среди которых следить надо только за мисс Крессент. Пить можно, но мало, хотя и не сказать, что ему сильно хочется. Хуже всего не то, что он покинут, а то, что он здесь совсем чужой.
- Извините.
- Глупости! – Лукреция ставит пустой бокал на поднос подошедшего официанта и берет взамен полный шипящего зелья. Еще один такой же суёт Валентайну младшему в руку. – Берите и идём.
- У тебя на лице написано, Валентайн, что ты по уши втюрился. – Его напарник ставит на стол две рюмки и разливает что-то резко, но приятно пахнущее. – Давай-давай, кто она?
Винсент ни за что в жизни не посмеет кому-то признаться, кто же такая эта «она».
- Ни в кого я не «втюрился», с чего ты взял?! – от возмущения и смущения уши турка покрывает пунцовая краска.
- И какая она?
Как всегда, никаких манер, никакого понятия о личных вещах…
- Ну же, давай-давай, колись! Не называй, просто расскажи! Сколько тебя уговаривать?!
Впрочем, может, его и не надо сильно уговаривать… резкий и крепкий напиток говорит, что можно слегка и рассказать.
- Она…
Она очень красивая. Это Винсент отметил еще в первые дни знакомства. С какой-то радостью он шёл на смену – ну и пусть там гадская и неприятная лаборатория, пусть там снуёт туда-сюда этот похожий на червяка Ходжо, зато там есть местный «цветок» - доктор Лукреция Крессент, которым бы он любовался и любовался.
Когда она ведет его за руку куда-то по длинным коридорам вверх и вверх, он, в тайне даже от своего собственного осознания, любуется тем, как лежат её волосы, как она прикрывает глаза, вздыхая, силясь вспомнить какой путь избрать, чтобы выйти туда, куда она хочет. Возможно, она, скорее, не красива, а притягательна. Наверное, именно поэтому Винсент так легко «притянулся» за руку и пошёл вслед за ней в темноту помещений.
- Ясный пень, красива – ты хоть еще зелёный совсем, но вкус у тебя есть. И, как мне кажется, отменный. Давай что-нибудь поинтересней!
- Ну… - Винсент не знает, с какой стороны подойти к описанию всех достоинств и мелких недостатков этой женщины, которые делают ее такой милой в глазах влюбленного.
- Она – интересный человек, всегда разная…
Всегда может придумать что-то новое и интересное – именно поэтому они в итоге сворачивают в комнату и закрывают дверь.
- Здесь где-то должен быть свет… - доктор шарит по стене рукой, но не может найти выключатель. – Ладно, чёрт с ним!
Не выпуская из цепких тонких пальцев руки турка она устремляется в полную темноту комнаты и, пропуская того вперед, слегка подталкивает. Винсент падает на мягкий диван.
- Где мы?
Рядом усаживается Лукреция. От неё веет теплом и приятным парфюмом. Где-то далеко-далеко слышится музыка – они порядочно удалились от главного праздника.
- Вы не поверите, Винсент!
- М?
- Вообще-то, это помещение, для отдыха. В последнее время им пользуюсь только я. Всё же такие работящие – ни присядут.
- Вы тоже ведь очень много работаете.
- … и безумно амбициозная.
- Я просто не столь фанатична, чтобы тратить всё свободное время без остатка на науку. Тем более что любой ученый прекрасно знает, что организму, какой бы он ни был выносливый и сильный, отдых просто необходим. А впрочем, давайте не о работе…
Она протягивает руку с бокалом. Звон. В относительной тишине слышно, как пузырьки бьются о стенки бокала, а еще… такой ли это уж приятный звук?... как доктор Крессент пьет. Сам он пытается пить, как можно тише.
- Вы любите праздники? – Лукреция откидывается на спинку дивана.
- Когда так много людей, не очень. А Вы?
- М-м-м, не знаю… в принципе, я ничего не имею против общества. Можно сказать даже, что я люблю внимание.
Несколько минут в тишине, слушая далекий гул голосов.
- Винсент.
- Да?
- Почему согласились пойти за мной?
- Сюда?
- Именно.
- Я… не знаю. – Он допивает своё шампанское одним глотком и пристраивает бокал на полу, подальше от ног. Где в этой комнате столик или какая-либо еще подходящая поверхность, он не знает.
- А я думаю, знаете, Винсент…
Она подвинулась или это взбудораженное воображение дурачит его чувства?
- Но я честно…
- Тссс… - тонкий палец у его губ заставляет умолкнуть.
- Больше всего, наверное, мне нравится её решительность…
- Знаете. Вы знали сразу, что так Вам будет и приятней и уютней, поэтому не отказались за мной пойти. И… если честно, мне тоже так приятней и уютней. Вы уютный, Винсент. С Вами [хорошо…
Среди стука сердца, заглушавшего все мысли, он сумел отыскать только одну:
- Спасибо.
- У Вас осталось шампанское?
- Нет, боюсь, что нет…
- Давайте сюда бокал.
Она налила немного напитка из своего и передала его турку.
- С наступающим, Винсент. Пусть этот год принесет Вам счастье.
- С наступающим, доктор Крессент.
- Лукреция. Можно Лукреция.
- Лукреция… - словно пробуя на вкус удивительно мелодичное звучание этого имени.
Когда он пил это сладкое шампанское, щеки молодого Валентайна коснулись нежные губы самой красивой, притягательной, интересной, амбициозной и решительной девушки на свете. По его мнению, конечно. Но каким сладким был тот поцелуй, пусть даже в щёку.
- Заладил – решительная-решительная… ты лучше скажи, грудь у нее какая?
Винсент только отмахнулся. Зачем кому-то знать, что и размер груди у неё он считал самым идеальным.
Шаг четвертый - Утешение, которое я нахожу в тебеВремя неумолимо бежало вперед. Быстрым шагом бежали вперед секунды, часы мерно оттикивали минуты, счет уже пошел на полные часы, а доктор Крессент все не открывала глаза. Винсент в очередной раз проверил пульс – слабый, но прощупывается. Грудь тихо приподнималась и опускалась, дыхание женщины едва ли можно было услышать даже в этой маленькой комнате, в комнате ее личного телохранителя.
И он знал, что сделал большую глупость тем самым, что отнес ее сюда, что предоставил заботы о бедной женщине самому себе. Возможно, такая глупость может оказаться одной из последних в его жизни, но что-то сковало движения, не позволило, подняв ее, обессиленную, сраженную ударом боли, отнести к мяснику Ходжо. Несмотря ни на какие доводы рассудка.
А впрочем, ведь молодой Валентайн знал, что все обойдется, этому просто надо время. Дать время изможденному телу, и вот она снова придет в себя. Даже слабо улыбнется, как всегда это делала. Хотя тут трудно говорить о «всегда» такие приступы у нее недавно…
Она жаловалась на плохое самочувствие с самого утра, поэтому и отправилась сейчас отдыхать, но кто знал, что Лукреция даже до личных покоев не дойдет. Вскрикнув, доктор Крессент осела на пол. Молоть что-то вроде «Доктор Крессент, с Вами все в порядке?» было уже попросту бессмысленно – конечно, с ней не все в порядке! Он осторожно обнял ее за плечи, присев рядом; Лукреция дышала прерывисто, тяжело, словно боролась за каждый глоток ценного воздуха.
- Лекарство? – Винсент теперь был просто специалистом по медикаментам, готовым помочь в экстренных ситуациях.
Но женщина не отвечала, она как будто и не слышала его. Губы, судорожно приоткрываясь, шептали:
- Нет, нет… я не хочу. Не надо… так не должно быть… сын мой…
Турк прикрыл глаза. Это было невыносимо – любое сердце дрогнет, а если сердце небезразлично… Ладони крепче, но все так же бережно, сжимали плечи.
Она рассказывала о своих видениях. О сыне-тиране, о страшных разрушениях, которые он принесет… и каждый раз искренне сокрушалась о том, что мир вообще познал такую сущность, как Дженова. Раньше в ее глазах загорался странный огонь – доктор Крессент с маниакальным упоением отмечала, что этот эксперимент так или иначе продвинет «нас» вперед. Только Винсент так и не мог понять, каким образом надругательство над собственным телом и над своим ребенком может продвинуть науку… или общество… что там она имела в виду. А теперь такая мысль ее более не радовала – этот эксперимент, поняла она, погрузит мир в пучину хаоса… но ничего, она воспитает сына, она не позволит этому случиться. И не только она одна в это верила.
- Так не будет, - Валентайн попробовал перебить несуразный лепет. – Вы этого не допустите.
Молчание. Всхлип… и все тот же шепот, только теперь стихающий.
- Держите меня… пожалуйста, - ее последние слова, перед тем, как Винсент подхватил тело, лишившееся сознания, на руки.
Потом он помнил только странное решение отнести ее к себе, ни к кому другому – только к себе. Этого нельзя было делать! Ее надо было хотя бы отнести к ней в комнату, но что-то его дернуло.
Доктор лежала почти неподвижно, привлекая взгляд телохранителя к своей едва вздымающейся груди. Винсент ждал. И от ожидания становилось все мучительней и мучительней. Глаза скользили по телу, очерчивая мягкие контуры, но совсем не с мыслями об обладании этим телом. За несколько месяцев ее живот заметно увеличился в размерах. Сейчас ее тонкая рука покоилась прямо посередине, как будто успокаивая и защищая ребенка… он сам ее так положил.
Кем она стала? Чудовищем? Или теперь эта женщина превратится в ангела для своего сына, чтобы не позволить всему случиться?
- Все будет хорошо, - Винсент сказал это то ли себе, то ли убедил в этом бессознательную женщину. – Все будет хорошо.
Лукреция слабо застонала и пошевелилась, заставив Винсента подскочить к ней ближе.
- Доктор Крессент, как Вы? – он помог ей приподняться и сесть.
Глаза ее не выражали ровным счетом ничего, но губы сложились в нежную улыбку.
- Мне лучше.
От сердца отлегло. Ей лучше. Турк сам не смог сдержать улыбку и волнение.
- Я видела сон.
Теперь и в минуты отдыха… Винсент мрачно вздохнул. Неужели эта гадость не оставит ее в покое?!
- Нет-нет, именно сон, - прервала его грустные размышления дама. – Хороший сон. Светлый. Мне сказали, что все будет хорошо…
- Кто?
- Глупо, наверное, но Вы, Винсент. – Она поправила волосы и одернула халат. – Дайте Вашу руку.
Турк помедлил, не совсем осознавая ситуацию.
- Смелее, дайте, - Лукреция взяла ладонь молодого человека и приложила к своему животу, скрытому под легкой тканью рубашки. – Может, Вы почувствуете…
И он чувствовал. Тепло, легкие движения, так странно, необычно, но не неприятно, как он мог бы подумать, как будто это тепло радовалось прикосновению его ладони.
Когда она ушла, что-то как будто осталось… то ощущение на руке. Чувство любви матери и ребенка, их глубокой и нежной связи. И отчего-то это вызывало у турка легкую боль в сердце, а может даже, скупую мужскую слезу – все еще будет хорошо, но вот только «хорошо» было настолько относительным понятием…
Шаг пятый - Конец влюбленности - начало любвиСколько раз я слышал от доктора Ходжо что-то вроде «Вас это не касается, молодой человек», когда задавал по первому времени глуповатые вопросы на темы, которые вот уж действительно меня не касались. Но теперь так странно… странно думать, что это меня не касается. Хотя, если раскинуть мозгами, так оно и есть.
Теперь.
Все, что касается Лукреции Крессент – это дело только ее одной.
Теперь…
Возможно, еще дело доктора Ходжо, но и тоже в меньшей степени, и, все же, в большей, нежели моё.
Это ни в коем случае не обидно, это правильно, так и должно быть. Но в глубине души больно. Боль ширится с каждым разом, что я вижу ее. Я словно утопаю в омуте, и мне больно не за себя.
Я ведь знаю, почему она пошла за Ходжо и не могу ее за это винить. Хотя порой я не вижу логики в поступках… вероятно, переоценивая сам себя, думаю, что мог, мог бы что-нибудь придумать, я мог бы снять этот груз с ее хрупких плеч. Бремя потери дорогого человека, груз вины за его смерть, который до сих пор тяготел над ее сознанием, мешал счастью. Просто все случилось слишком поспешно, видимо, так было предрешено. Кто-то захотел, чтобы я зашел в тот злосчастный день к ней в комнату, а доктора Крессент там не оказалось. Кто-то очень сильно пожелал, чтобы я увидел эти файлы, увидел досье на моего отца, понял, что они сотрудничали, и некто Гримуар Валентайн погиб в этом сотрудничестве. А еще кто-то позаботился о том, чтобы Лукреция зашла как раз в тот момент, когда я там был, и узнала, что я все видел, что я все знаю…
Каждый раз, думая о таком злосчастном стечении обстоятельств, хочу взять в руки свою пушку... навести ее, скажем, на Ходжо. Неужели я думаю, что виной тому он? Нет-нет, вовсе не так. Просто, с тех самых пор, как он подал идею этого ужасного эксперимента, он стал мне неприятней обычного. А может дело в его глумливых взглядах, которые он так часто бросает на охрану – на меня? Он-то точно знал… и был очень рад, просто по-детски рад, когда доктор Крессент стала ЕГО супругой. Ничьей другой. Пожалуй, будь доктор Крессент даже некрасива, Ходжо радовал бы сам факт – у него есть женщина, у кого-то ее нет, и этот кто-то - я. Глупо как.
А кто знает, может и он виной?
В любом случае, эта его идея с клетками Дженовы. Вживить их своей супруге, женщине, которую ты любишь, вживить их ребенку, своему собственному сыну? О чем нужно думать, каких наград желать, о каком признании может идти речь, чтобы пойти на такой шаг?!
А ее мне не понять.
Просто все случилось слишком рано. Прежде, чем доктор Крессент смогла бы мне довериться. И в этом ошибка. Ничья глупая ошибка.
Хотя, кажется, понимаю – она убежала от боли, все еще не питая ко мне доверия. И к боли вернулась, но ведь не ведая, что все обернется именно так.
Следовать теперь за ней стало моей основной задачей – боль приходит внезапно и сражает доктора Крессент наповал. За этим нужен я: помочь ей опуститься на пол, не упасть, или отнести ее к себе в комнату, дать обезболивающее, помочь, просто помочь, в меру моих сил. За этим и нужен охранник-турк, телохранитель Винсент Валентайн, сын Гримуара Валентайна, что когда-то погиб при работе с Лукрецией Крессент.
Клетки Дженовы, чужеродный генетический материал, ее тело восприняло неохотно. А страшные видения о сыне-тиране усугубляют душевные муки.
Но мы все так же далеки, и если я могу вколоть ей обезболивающее и позволить забыть о боли физической, то утешить по этой причине не в силах, сколько бы я ни старался.
Мне кажется, в день, когда она окончательно приняла решение так тесно сотрудничать с Ходжо и вовсе стать отныне его, она намеренно закрыла душу. Повесила замок. Стала другой. Ненастоящей. И все старания напрасны – ее уже не вернешь. Эта Лукреция стала сильной, как бы ее ни ослабил эксперимент. А та нежная Лукреция просто бы не выдержала.
Я не опустил руки. Я не оставил попытки. Я буду бороться изо всех сил.
По крайней мере, я хотя бы просто ей помогу, и даже этого будет достаточно.
@темы: Dirge of Cerberus, Final Fantasy VII, fanfiction
-
-
16.11.2011 в 23:10-
-
16.11.2011 в 23:14-
-
16.11.2011 в 23:17-
-
16.11.2011 в 23:18-
-
22.11.2011 в 01:43-
-
22.11.2011 в 09:30